Владимир Дюков — альпинист, скалолаз, заслуженный путешественник России и организатор горного клуба «Альпина».
Для Владимира Дюкова 1986 год — это восхождение на зимний Пик Коммунизма в составе советской экспедиции. Из-за леденящего ветра в -50 ℃ альпинист намерзся на всю оставшуюся жизнь. Тогда спортсмены должны были подняться на вершину любой ценой. Многие из них обморозились настолько, что потеряли пальцы на руках и ногах.
Зимний пик Коммунизма, 7495 метров. 1986 год
Самое значимое восхождение в 80-90-ые годы — это зимний пик Коммунизма. В 1986 году состоялась первая зимняя советская экспедиция на высшую точку Советского Союза.
Зимой там никто не был до нас, только на пике Ленина перед этим, но конкретно этот маршрут намного сложнее. Это лед, он зимой хрупкий и жесткий, как стекло. Лавиноопасно.
Я думаю, впервые в отечественном альпинизме перед нами стояла задача — обязательно взойти. Раньше на восхождения шли, считаясь со здоровьем и жизнями людей.
Взойти любой ценой, конечно, хорошо звучит, но тогда люди были так подобраны, что не взойти было невозможно. Экспедиция считается успешной, если один человек сходит на вершину и все члены команды вернутся домой живыми и здоровыми. Если происходит несчастный случай, то экспедиция считается неуспешной.
Команда была собрана из гималайцев, сходивших в 1982 году на Эверест, и кандидатов в сборную, которые готовились во вторую Советскую Гималайскую экспедицию на Канченджангу — третью вершину планеты. В команду входили ребята со всего Советского Союза. Я из Красноярска, Витя Шкарбан с Дальнего Востока, Валерий Хрищатый, Сергей Самойлов из Казахстана.
Хрищатый в нашей группе был руководителем. Руководитель — это объединяющее звено, он принимает конкретные решения. Все они обычно опытные.
.jpg)
Вызов в экспедицию на Зимний пик Коммунизма.
Она длилась месяц, с 17 января по 17 февраля. Это самое суровое время в Северном полушарии
Фото из архивов Владимира Дюкова
Валерий Хрищатый — пятикратный чемпион СССР, первый четырёхкратный «Снежный барс, обладатель трех званий «Лучшее восхождение сезона в мире».
Погиб в 41 год под пиком Хан-Тенгри
Фото: russianclimb.com
«…Кто хоть раз в жизни вдохнул чистоту и свежесть гор, снова и снова будет возвращаться к ним. Во время восхождения мы растворяемся в стихии, становимся её частью, органично в ней существуем», — писал Валерий Хрищатый в своем дневнике
Я в то время был сравнительно молодой, а у Хрищатого уже за плечами и Южная стена пика Коммунизма, и Эверест, и много-много чего исхожено. Опыт в сочетании с теми суровыми условиями дают карт-бланш руководителю команды. За ним остается последнее слово.
В альпинизме, когда есть такая большая гора, как зимний пик Коммунизма, то альпинисты разбиваются на отдельные самостоятельные команды, которые работают автономно. Я был во второй команде из двенадцати человек, во второй части вместе с ребятами из Казахстана, Украины и России. Всего 12 человек.
Первая и вторая группы ходили по очереди. Первая группа выходила чуть раньше, поэтому раньше была на вершине.
Мы выбрали стандартный вариант восхождения — по ребру Бородкина через пик Душанбе. Он значительно проще, чем Южная стена пика Коммунизма. Там лазанья никакого. Восходили мы ногами, а где верёвки провешаны, двигались с жумарами. Это не такая прогулка, как на Столбы сходить. Это — определённая опасность.
В 86 году были жёсткие условия. Это был, как говорили наши тренеры, «естественный» отбор во вторую Советскую Гималайскую экспедицию. «Естественный отбор», то есть, кто не справился, кто поморозился, тот не пройдет в состав.
Механический зажим для подъема по вертикальной веревке
С тех пор сибирскую зиму — ненавижу.
У сборной Советского союза не было специального снаряжения. От него очень многое зависит: насколько восхождение будет безопасно, насколько меньше потратишь своих физических сил. Мы сами искали снаряжение. Я шёл в утеплённых валенках на несколько размеров больше, под ними две или три пары тёплых носков. На них надевал утеплённые части, как гамаши. К валенкам были привязаны железные кошки. Пуховые штаны, поверх ветрозащитка. В общем, много чего надето было, как будто капуста.
Удобство валенок в том, что их не надо расшнуровывать. Штаны закатал, валенки сбросил вместе с кошками, положил их в палатке под спальник, под голову, вытащил и надел. Это сравнительно проще, чем с обычными ботинками
Род вязаных или сшитых из плотной ткани чулок без ступней, надеваемых поверх обуви
Парное приспособление из сплавов различных металлов, предназначенное для уменьшения скольжения на льду, снегу и обледенелых или мокрых скалах. Надеваются на ботинки
Ветрозащитная куртка
«От горняшки нет лечения»
У нас была задача — получить акклиматизацию на месяц. Запаса по времени к восхождению практически не было. Всего 3-4 дня на восхождение, а дней 20 ушло на акклиматизацию и подготовку.
Акклиматизация была постепенной. Поднимаешься на какую-то вершину, отрабатываешь, прорабатываешь её и потом спускаешься, отдыхаешь, восстанавливаешься. Проработка — это навешивание веревок, их закрепление, протаптывание тропы. Мы проставляли вешки, флажки, чтобы потом не заблудиться, если вдруг случится непогода и будет плохая видимость. В особенности сложно идти по морене. Когда туман опускается, то в двух-трёх метрах уже ничего не видно.
Вертушка, так мы называем вертолёт, нас забросила на 4200, на поляну Москвина. Это была отправная точка для восхождения на пик Коммунизма. Мы высадились, установили базовый лагерь. На этой высоте у кого-то уже начиналась горная болезнь, как мы говорим, горняшка.
Флажки от одного участка идти до другого
Скопление обломков горных пород, образуемое передвижением ледников
.jpg)
Фото из архивов Николая Захарова
На пике Коммунизма я с ней сталкивался на первых же выходах. Горная болезнь проявляется по-разному. У меня голова болит, тошнит, нет аппетита, всё время хочется пить, теряется работоспособность. Раскоординированность — самый первый признак горняшки. Наступает, когда еще даже голова не болит. Поворачиваешь голову, вращаешь, а тебя мотает. Это один из признаков, когда надо аккуратнее работать.
От горняшки нет лечения, нет таблеток. Помогает только акклиматизация — постоянное движение, тренировочные выходы плюс проработка маршрута. На больших высотах полного восстановления нет, но помогает горячий чай, тепло. Надо вниз спускаться, там организм восстанавливается.
От горняшки нет лечения, нет таблеток. Помогает только акклиматизация — постоянное движение, тренировочные выходы плюс проработка маршрута.
На больших высотах полного восстановления нет, но помогает горячий чай и тепло.
Полностью организм восстанавливается только внизу
Фото из архивов Николая Захарова
«Мы пили сосудорасширяющие горстями»
Маршрут восхождения был такой: мы сразу поднимались на 6200, а потом уходили на 6900, на пик Душанбе — это плечо Пика коммунизма, затем уже шли к горе.
Мы опасались непогоды. При сильном морозе и ураганном ветре практически нет шансов взойти. Смотрели за прогнозами, ждали. В первый день была рабочая погода, ветерок только.
Конечно, постоянно было за сорок, к тому же ветровая нагрузка в мороз прибавляет градусов на 10 в минус. Всё время хотелось согреться. Всё время мёрз. Мы заваливали палатки снегом, строили иглу, как у северных народов. Пытались сохранить тепло, как в себе, так и в том помещении, в котором находились. Но куда бы ты ни зашёл: в палатку, в иглу, всё равно ветер продувал.
Фото из архивов Владимира Дюкова
Погода на горе и в Красноярске кардинально отличается. Играет роль психология. В том плане, что в городе -40, -45 ℃, но ты знаешь, что сейчас в автобус сядешь, и там потеплее будет. Домой придешь — там совсем тепло. А на горе безнадёга. Именно безнадёга. Негде согреться. Солярные печки, которые мы с собой носили, сразу вышли из строя и практически не грели. Да и в тех условиях они не помогали. Нас спасало то, что ребята из первой группы нашли большую ледовую трещину с небольшой площадкой. Мы палатки устанавливали прямо в ней.
Я категорически отрицательно отношусь к фармакологии в том плане, что при любых болезнях почти не употребляю никаких таблеток. Только народные способы: чай, мёд, всё такое. А на горе, я помню, мы теоникол и компламин пили горстями. Это сосудорасширяющие, чтобы кровь активнее разжижалась. Они в горах действуют как коньяк. Но откуда в горах коньяк? А еще постоянно вода нужна — вода, вода, вода. Ее много не бывает. Она выходит с дыханием. Пить хочется постоянно.
Не было ощущения конца. Когда и где это закончится? Закончится только тогда, когда вертушка прилетит.
«Как сводки с фронта»
Информация, которая поступала с Пика Коммунизма была отрывочной из-за отсутствия техники. Оттуда действительно не позвонить. В то время не было спутниковой связи. Вертушка то не могла вылететь, то не могла приземлиться.
Холодина. Рации садились. Запасные батареи прятали в пуховке, а они все равно садились. По стационарным радиостанциям тоже всего не сообщишь. Ситуация проясняется, только тогда, когда все возвращаются.
Мои друзья собирали репортажи с пика Коммунизма. Репортажи эти были на первой полосе, как сводки с фронта. Публиковала их единственная газета «Советский спорт».У меня сохранились эти вырезки с первой полосы.
Вырезки из газеты. Фото из архивов Владимира Дюкова
«Рации хрипят, ничего не слышно». «Там наши герои», но что они, там, непонятно где, непонятно что. «Там они лезут на гору» и не задаётся вопрос: «Зачем им это надо?» А это вот так: «Партия сказала надо — комсомол ответил: “Есть”», и вперёд, наверх. Даже не на уровне подвига, но как бы «впервые зимой», «высшая точка», как рубеж, который надо было преодолевать. Здесь не было гонки, это была запланирована работа в критических условиях. Надо было эту работу выполнить.
То, что люди были обморожены, никак не освещалось. Совсем. Родственники членов команды об этом узнавали в больницах, когда шла речь о том, что врачи борются за пальцы, руки, ноги.
Насколько я знаю, всем людям, кто был тогда на Пике Коммунизма и обморозился, оказали достойную помощь — лучшие клиники и врачи. Дальше восстановление уже проходило индивидуально. Влиял настрой человека. Как там — без рук, без ног, без пальцев? Это новая реальность, новые ощущения и адаптация к новой жизненной ситуации. Каждый пытается вернуться в ту жизнь, а ее уже нет.
«Если обрежут пальцы на ноге, то какой размер обуви мне понадобится?»
На второй день я чувствовал себя довольно хорошо, было ощущение, что готов к горе, но прилично мерзли ноги. Когда забирался в палатку, в спальник, потеплее становилось. Примус раскочегаришь и можно растегнуть пуховку.
Бесфитильный нагревательный прибор, работающий на жидком топливе (бензине или керосине)
После восхождения на пик Коммунизма. Лето 1983.
Фото из архивов Владимира Дюкова
Утром Хрищатый назначил меня дежурным. Я начал разжигать примус. В нем не оказалось бензина. Стал наливать его в бачок, разлил на руки. Бензин при испарении охлаждает поверхность. Я светил фонариком на руки. Они прямо на глазах становились белыми. Разбудил Валерку, мы разожгли примус.
Руками занимался, занимался, чтобы хоть чувствительность появилась и они начали работать. А про ноги совсем забыл. Когда выходил на восхождение, ноги были стеклянными. Почувствовал, раз – остановился, два – остановился. Хрищатый рядом. Он категорично сказал: «Возвращаться, спасать, оттирать». У меня такая мысль была, что, если обрежут пальцы на ноге, то какой размер обуви мне понадобится? Это уже ненормально. Как говорят, голову клинит.
Я в палатке остался один. Злился на себя. Видел, как они уходят, а я остаюсь. У меня было ощущение неполноценности — я не смог, не справился, промахнулся. Спортсмены все-таки эгоисты, и довольно суровые. Я ругался, кричал, оттирал ноги.
Конечно, я ругал Хрищатого очень долго, хотя он тогда сохранил мне ноги. Благодаря ему все десять пальцев на ногах живые, ничего не обрезано. На пике Коммунизма альпинистам отрезали много пальцев на руках и на ногах, у некоторых полностью. Некоторых вертолёт забирал под капельницами.
Тогда Хрищатый принял верное решение. Я понял это, когда вернулся и начал готовиться к скалолазным соревнованиям. Мне на ноги налазила та обувь, которую я надевал. Я осознал, что Хрищатый — золотой человек. В неоднозначных стрессовых ситуациях, на грани, он всегда принимал взвешенные и разумные решения. Когда его назначали командиром, было ясно, что ему можно доверять.
.jpg)
Пик Коммунизма. Фото из архивов Николая Захарова
Я пробыл в палатке день. Ближе к вечеру начали подходить люди. Это были и те, кто не взошел на верх и те, кто возвращался с вершины. Часть народа уже посчитала, что не готова рисковать. Это были очень сильные ребята. Они возвращались вниз не потому, что сил нет или ещё что-то, а из-за опасности поморозиться и выйти из строя в будущем, помороженными и отрубленными.
«На спуске с пика Коммунизма бросали все»
Возвращение было ночное. Спуск длился один день. Там был ураганный ветер, неимоверный, который нас заваливал на снег. То, что не надо, не уносили с горы. Тогда снаряжение очень дорогое было, но даже его бросали.
Мы и еду оставляли. Это восьмидесятые-девяностые годы, времена дефицита. Я уж не говорю про шоколад, сервелат, икру. Если не съедалось, то всё бросалось.
Параллельно с нами работала Ташкентская экспедиция. Ташкентцы шли в связке. Связка — это 2-3 человека, которые связаны одной верёвкой и страхуют друг друга. Идет первый на старт, забивает промежуточные точки, крючья. К нему веревкой цепляются.
Двойка ребят из ташкентской экспедиции погибла. Один улетел и сорвал другого. Оба замерзли на склоне. Их невозможно было спасти. Да и там, дай Бог, самим ноги унести. В такой момент в голову приходят жёсткие мысли, и все — нецензурные. Это сложно принять. Но это не деморализует. Психика такова, что если ты растерялся или к чему-то не готов, то будет только хуже.
Два человека из нашей группы остались на склоне, задержались около группы из Ташкента. Они возвращались уже в темноте и могли бы пройти мимо нас. Валерий Хрищатый дал команду — я, Женя Виноградский и Гриша Лудников специально вышли на склон искать двойку. Иначе они могли бы там замерзнуть.
.jpg)
Фото из архивов Николая Захарова
Людей в горах ищут до конца. Отечественная школа альпинизма отличается от многих. Иногда даже жертвуют собой, чтобы помочь тем людям, которые терпят бедствие. Но когда нужно спустить вниз погибшего, а из-за этого по дороге возникают новые могилы — это совсем неправильно. Так не должно быть. Если люди живые и их нужно транспортировать, в этом случае все средства хороши для того, чтобы им помочь.
Первое отличие советского альпинизма — не бросать в беде. Второе отличие — команда, система, единая энергетика. Эта энергетика позволяет преодолевать любые трудности.
«Почему он в цинковом ящике, а ты стоишь здесь?». Пик Литва, 6080 метров. 1986 год
В тот же год мы работали вдвоем с Витей Шкарбаном на Юго-западном Памире при заключительном тренировочном восхождении на пик Литва перед чемпионатом Советского Союза. Коля Шевченко нам поставил задачу: группы по два человека проходят в быстром темпе маршрут категории трудности 5Б.
Виктор Шкарбан.
Вместе с Владимиром он участвовал в восхождении на зимний пик Коммунизма в 1986 году. Мастер спорта СССР по альпинизму. «Снежный Барс»
Во время восхождения на пик Литва ему было 32 года
Фото: www.mountain.ru
Я остался на стене, на полке, без напарника с пятидесятью метров верёвки. В такой момент, если растеряешься, начнёшь голову пеплом посыпать, то ничего хорошего не будет. Надо выжить.
Двойка, которая находилась параллельно на маршруте, сообщила по рации, что мы оба погибли. Мы с ними перекрикивались незадолго до этого. А потом на нас начали падать камни, и стоял вот этот запах серы, когда камень об камень бьётся. В общем, ощущения ниже среднего.
Дальше была ночь на этой полке. Ожидание спасательного отряда. Частично самостоятельный спуск. Нельзя было потеряться и сдаться, если так получилось, что ты выжил. Тебя как будто Ангел-хранитель защитил.
Когда утром подошел спасотряд, первым был Валера Балезин. Я смотрю: каска Балезинская, потом его мордаха появляется.
— Вовка, к тебе подходить?
— Валера, подходи.
Когда он закрепил веревку, я понял, что спасен. Витьку нашли позже, вечером второго августа.
Когда мы приехали, привезли его в аэропорт, Витькина жена задала вопрос. Один из трудных вопросов в моей жизни.
— Почему он в цинковом ящике, а ты стоишь здесь?
Я редко теряюсь, всё же экстремальные занятия подразумевают, что человек ко многому готов по жизни. Но только не в этот раз.
Не помню, как ее звали, боюсь ошибиться. Она тогда не плакала. Она была в состоянии, когда душа кричит, а слез нет. Это гораздо труднее. После похорон она извинилась, расспросила, как всё было. Коля Шевченко, молодец, сказал тогда, что гора выбрала лучшего. Витя Шкарбан был лучшим, поэтому гора забрала его к себе. Это был 86 год. Уже скоро 40 лет будет, как это произошло, но у меня до сих пор нет ответа на ее вопрос.
Изображение сгенерировано в kandinsky 2.0
Мы с ней пообщались потом. Она была душевная, понимающая женщина, отпускающая его туда. Одно дело, когда сам готов к горам и идёшь, а другое дело, когда кто-то тебе родной и близкий ушел в неизвестность. Это ожидание труднее. Женщины, которые отпускают своих мужей и сыновей в экспедиции, на экстремальные мероприятия, очень мужественные.
У меня остался кусок Витиной самостраховки и прицепленный к нему карабин «Ирбис». Его разогнуло камнями в обратную сторону. Я даже не представлял, что такое возможно. С восемьдесят шестого года я чувствую, что живу не только за себя, но и за того парня. Он был действительно лучшим из нас.
«Горы — это не стадионы, это белое безмолвие»
Чем оправдывается такой риск? Дуростью. Если серьезно, то получается, что у каждого человека есть какое-то предначертание и ощущение, что с тобой [гибель в горах] случиться не может. Но все равно, когда уходишь в серьёзные горы, на всякий случай прощаешься.
Владимир Дюков вместе с дочками на Тянь-Шане, 1996.
Почему идёшь на это? Считаешь, что подготовлен, считаешь, что это преодоление себя, воспитание характера. Тем более, мы в горы ходим не по одному. Это всё-таки команда. Если дал кому-то добро, то надо идти. Команда на тебя рассчитывает, ты рассчитываешь на команду. Случайных людей горы фильтруют. Остаются люди с большой буквы, махины, глыбы.
Горы — это не стадионы, на которых рукоплещут, когда ты шайбу забил. Это белое безмолвие, где ты доказываешь себе и своему организму, что ты можешь это сделать. Альпинизм — это часть жизни.
Толя Букреев правильно сказал: «Мы в горы ходим, и это наша религия». Мы верим в это и готовы пойти на смертельный риск. У нас в горах никогда не говорят «покорить гору». Мы делаем восхождения. Выше горы ты не можешь взойти, ты — временщик. Пришёл на гору, постоял на ней и спустился. Эта огромная махина. Она тебя пускает и отпускает.